Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Часа через четыре, наверно, при ярком свете солнца мы вернулись в мир уже разнополыми существами. Первым проснулся он, а точнее, поначалу лишь одна, но очень существенная часть его, и эта часть толкнула меня в бок. Тут же по всему моему телу разлилось мягкое ласковое тепло, словно я растворялась в потоках полуденного солнца. И не надо было никаких слов, ничего уже было не надо, кроме любимого, родного, прекрасного, горячего тела, обнимающего, притягивающего, входящего в меня…

Я закрыла глаза, и мир закачался, опрокидываясь, и мы были уже не здесь, мы летели по воздуху, и перед нами распахивались двери в незнакомые роскошные залы, протянувшиеся немыслимой анфиладой в бесконечность, и вдруг последняя дверь открылась в южную ночь, утопающую в сладком дурмане весеннего цветения, потом накатил густой запах июльских луговых трав, а за ним терпкий, горьковатый аромат прелой листвы и мокрых осенних деревьев, потом пахнуло пронзительной свежестью студеного моря и сосен, и ледяные волны накатывали на берег, поднимались в неистовом, каждый раз последнем порыве и падали, разбиваясь о камни на мириады сверкающих звезд, а звезды гасли и загорались вновь, галактики закручивались в спирали, рождались и гибли целые миры, Вселенная вспухала и вновь ужималась в точку, и это длилось, длилось, длилось, и было так невыносимо прекрасно, так немыслимо жарко среди льда и звезд, что мне захотелось кричать, чтобы все, все слышали, как мне хорошо, и я закричала, но не услышала собственного крика, ничего не услышала, просто вдруг откуда-то сверху упала огромная темнота и тишина…

Сергей сидел рядом, курил и блаженно улыбался.

— Что со мной было? — спросила я испуганно. — Я потеряла сознание?

— Да, — сказал он. — Ненадолго. А ты всегда так кричишь?

— Как?

— Очень громко.

— Не знаю, я не слышала.

— Понятно, что не слышала, — сказал Сергей. — А я даже испугался, пытался закрыть тебе рот поцелуем.

— Слушай, но это вообще… — Я тяжело дышала, как после хорошего бега.

— У меня так еще ни разу не было. Правда.

— У меня тоже. Просто мы нашли друг друга. Вот и все.

— Значит, ты первый у меня настоящий, — сказала я шепотом, а потом еще тише, но старательно, четко, как фразу из букваря: — Я тебя люблю.

— Татьяна, — он тоже перешел на шепот, — ты знаешь… мне кажется… Я чувствую, правда. Ты не поверишь, но это… это больше, чем любовь.

— Что ты хочешь сказать?

— Не знаю, я только чувствую пока. Сказать трудно. Понимаешь, вот я сливаюсь с тобой, и мне кажется, я сливаюсь со всей Вселенной. Бред, я знаю, что бред, но так я чувствую: дыхание природы, океан, звезды, галактики, я улетаю с тобой в вечность…

Я ошарашенно молчала. Чудо свершилось. Мы видели одни и те же образы. Мы читали мысли друг друга.

— Нет, — проговорила я, — это как раз и есть любовь. Я тоже все это сейчас видела: море, звезды, Вселенную. Это любовь, Сережа. Нету ничего больше и выше любви. Нету.

— Есть, — сказал он упрямо. — И я докажу тебе. Только не сейчас.

— Хорошо, — улыбнулась я. — Дай мне зажигалку. Знаешь, что отвечает французская женщина на вопрос о трех самых приятных вещах на свете? Коньяк — до, сигарета — после. Ну, так ты дашь мне наконец зажигалку?

Весь тот день мы провели в полной прострации, фланируя из душа в койку и обратно. Два раза завтракали (может быть, один из них был обедом), два раза включали телевизор («А вдруг мы сидим здесь уже много дней? Ты ощущаешь время?» — «Нет. Я даже готова поверить, что прошло уже много лет…»), один раз включали видюшник (какую-то эротику смотрели), много раз включали и выключали музыку. И ни разу не включали телефон. До семи вечера примерно. Потом Сергей прослушал десяток записей на автоответчике, выбрал из них две, которые требовали отзвониться срочно, но не успел набрать номер, как телефон зазвонил сам. Праздник кончился, начались будни.

Мне тоже надо было позвонить, пока лишь одному человеку — Юре. Сам-то Хвастовский был теперь решительно не нужен, но встреча с мэтром… не хотелось совсем забывать о ней. И в то же время трудно было представить себе, как я снова появлюсь в полиграфе, на лекциях и семинарах, ведь это какая-то совсем другая жизнь. А та жизнь, из которой возник Сергей, теперь бесповоротно кончилась.

Неужели мне больше не нужно будет спать с потными похотливыми толстяками из Кувейта и Ирака, с хамами-европейцами, считающими меня человеком второго сорта, с туповатыми офицерами всех дружественных и недружественных армий? Неужели не надо будет строчить доносов гнусному бледному Куницину и мечтать о новых звездочках на погонах для более свободного доступа к заветной информации? Неужели это ушло навсегда? Свыкнуться с такой мыслью было непросто. А про новую свою жизнь, какую-то уже совсем третью, я пока могла только догадываться. Сергей не успел рассказать ничего, и теперь, когда уже через час он должен был встретиться с кем-то на Октябрьской, затевать разговор на серьезную тему казалось неуместно. Он просто попросил:

— Посиди дома.

И уехал. А я просто легла спать, потому что опять ощутила жуткую усталость и страшное нежелание что-либо делать и о чем бы то ни было думать. На следующий день я перевезла к нему с «Академической» на «семерке» все самые необходимые свои вещи. Через неделю на «Ниссане» мы вывезли остальное, и я вернула хозяевам ключи, рассчитавшись с ними по конец месяца. А еще через неделю мы с Сережей отправились в загс. Свадьбу закатили в «Праге». Но народу было немного. С моей стороны вообще всех гостей удалось бы пересчитать по пальцам: подруга Лизка — свидетельница, Машкин брат Стас с девушкой Аней, Юра Хвастовский с женой, из бывшей сборной — Ленка Метелица да последний мой партнер Славик Грачев, конечно, великий Крайнов и чудом оказавшаяся в Москве Эмма Борисовна. Сергей позвал человек двадцать, причем восемь из них были иностранцами: три американца, два итальянца, француз с женой и один португалец — доктор Гомеш — из Анголы. С родней у него ситуация была чуточку получше, чем у меня: присутствовали сестра с приятелем, два дяди и две тети. А свидетелем был Сашка Курганов — боевой друг по Африке. Вот такая получилась свадьба. Странная, но веселая. Мы были счастливы тогда. Безумно счастливы. Двое моральных уродов, переживших лишения, кровь и ужас, двое причастных, нашедших друг друга, как платоновские половинки. Мы были безумно счастливы тогда.

В первые месяцы моя работа в службе ИКС была никакой — как бы просто вторая учеба. Ознакомившись с историей создания, современной структурой и основными задачами организации, я принялась за планомерное освоение теоретических основ диверсионно-разведывательной службы с индивидуальным преподавателем. Одновременно с этим я изучала языки — французский, итальянский и арабский, а также не меньше часа в день обязана была знакомиться с оперативной информацией, как правило, на английском, поступавшей от самых разных спецслужб мира на центральный компьютер службы ИКС в Колорадо, а оттуда по спутниковой связи передаваемой к нам в Москву. Для этой информационной накачки использовался тихий офис в одном из очень закрытых оборонных «ящиков» на Варшавском шоссе. По два часа через день мы с Сергеем проводили в спортивном зале, работая в спарринге, а раз в две недели — обязательно стрельбы на полигоне дивизии Дзержинского. Когда я все это успевала? Поразительно. К тому же мы читали «Детей Арбата» и все остальное, что начало тогда выходить и чего не читать было просто невозможно, и ходили в кино на «Покаяние», вообще ходили в кино и даже в театр, выезжали на пикники, завели собаку — прекрасную немецкую овчарку Астру… Господи, вот это было время!

А все, чем занимался Сергей, перечислить просто немыслимо. Перед ним, как всегда, стояла одна главная задача — удержать мир от гибели. И он воспринимал ее без лишней романтики, не как мультяшный супергерой, а буднично, деловито, как простой пожарный или спасатель. Он выполнял работу на своем участке и, похоже, справлялся с ней.

Моя же практическая задача, помимо учебы, состояла пока лишь в одном — искать людей. Эта задача неизменна и постоянна для любого сотрудника службы ИКС. Потому что достойных людей на свете мало, но мир держится только на том, что иногда им удается объединиться. Довольно мощная инфраструктура советского филиала службы ИКС уже действовала по всей территории страны, созданная Малиным и благословленная Горбачевым, но все в ней, даже самые отборные старшие офицеры, были исполнителями более или менее высокого ранга. Руководящий состав так называемых Причастных, то есть людей, полностью понимающих свои задачи и лично знакомых с Дедушкой, представляли по-прежнему только двое: Малин и я.

Он оформил мне нормальный синий загранпаспорт уже в начале октября. Это было необходимо. Девочкой по всем загранкам я летала на основании какой-то общей бумажки, которую никогда в глаза не видела, а для поездки в Афган загранпаспорт не требовался, даже общегражданский был не нужен, хватало военного билета. Теперь — я это узнала чуть позже — у меня имелась возможность лететь в любую (ну, почти в любую) страну мира вообще без документов — просто по паролям, но это годилось в экстренном случае, потому-что необходимо было задействовать целую систему: военно-воздушные силы нескольких государств, диспетчерские службы, специальные наблюдательные посты, агентуру разведок — черт знает кого! Но это было дорого, и для рутинных поездок по планете сотрудники службы ИКС предпочитали самые обычные рейсы, оформление легальных паспортов и даже проставление туда виз. В общем, легендированные путешествия.